Борис, 44 - 10 сентября 2008 21:18

Я взял билеты за три часа до отправления поезда. Вообще говоря, билеты в Симферополь так не берутся, но мне всегда везет в моих безумных начинаниях. Через полминуты после отправления начавший разгоняться поезд вдруг резко затормозил, а потом медленно откатился назад, на перрон. Целый час мы с Наталей переговаривались через открытое окно в начале вагона.
…Около половины второго ночи мы в объезд проезжали Лозовую, где вторые сутки рвались склады с боеприпасами. Я вышел в тамбур покурить и прильнул к пыльному стеклу. Зарево на полгоризонта, вспышки появлялись каждые пять секунд, за ними следовало тяжелое уханье, как будто неподалеку орудовала огромная кувалда. Пассажиров, садившихся в Лозовой, перевезли на другую станцию, где мы их и забрали.
Я приехал в Алупку в середине дня, и выяснилось, что мои планы решить все документальные вопросы за один день, и уже вечером уехать, далеки от реальности. Предстояло остаться здесь еще на несколько дней, и мой постоянно откладываемый отпуск мягко улыбнулся мне сквозь явную нежелательность этой задержки.
Я старался не думать о той возможности, которую дарила эта задержка. Спустя много лет я вновь увижусь с Таней. Написал ей сообщение. Мы встретились лишь на следующий день. Все смешалось в этом жарком дне – ОВИРы, ЖЭКи, автобусы, мрачный фотограф, дикое такси, несущееся в Алупку, чтобы успеть.
Я шел через весь этот городок, из одного конца в другой, к тому самому памятнику Ленину, возле которого столько раз ждал ее, волнуясь и нарочито безразлично куря в тени акации. Не так и много было этих встреч, подумалось мне. Одно наше сумасшедшее лето.
Почему же тогда до сих пор, спустя одиннадцать лет, сердце так же часто бьется в груди, а ноги становятся ватными?
Я ее не узнал, она первая пошла ко мне. Большие солнцезащитные очки и гораздо более короткие волосы…чудесные волосы, которые я так любил перебирать, гладить их взглядом. Короткий поцелуй, который снился мне восемь лет. Идем…медленно, растягивая все – время, расстояние до кафе, разговор. Она стала еще более худенькой, кажется, даже меньше, чем была в семнадцать лет. Так странно спрашивать это видение из детства – как там твой сын? Ты охотно показываешь на телефоне видео. Смешной и не по годам смышленый мальчик. Потом ты рассказываешь, что на шестой день после родов его жизнь висела на волоске, он потерял килограмм из своих трех, никто не мог поставить диагноз, и два часа в реанимации, пока его оперировали, были самыми страшными в твоей жизни. Я помню, ты всегда хотела мальчика. И даже имя придумала еще тогда, в семнадцать лет. Мы вспоминаем всех, с кем тогда общались, наши встречи, Зеленый Мыс (непонятно, почему мы сейчас не отправились туда) – я замечаю, что многое в тебе осталось прежним: манера говорить, широко распахивающиеся глаза, когда ты взволнованно что-то рассказываешь…даже некоторые слова оттуда, из прошлого. Почему у меня такое странное чувство, что мы снова дети, и мы доверяем друг другу самые сокровенные переживания, свои чувства и надежды, улыбаемся друг другу искренне, как самые близкие люди? Наверное, потому, что у нас осталось это замечательное лето, это дикое, безумное ожидание писем, тогда еще бумажных, с нашими почерками, тщательно выписывающими «Люблю…»; потому, что всё дерьмо, неизбежно случающееся в жизни и ожесточающее нас, было у нас не вместе, и мы так и остались друг у друга – Зеленым мысом, травинками во рту, медленными танцами, первым походом с палаткой, гулянками в "Лимпопо", вcтречами рассвета у моря, слезами по разные стороны уезжающего автобусного окна и пачкой писем в дальнем ящике шкафа.